Поэзия сегодня соединяет прагматический, слишком просчитанный язык и «святое» слово, поэтические потенции самой реки и универсальный характер движения к тем прекрасным образам, которые мы встречаем у греков. Данное представление должно постепенно и неукоснительным образом рассеяться, разрушая, одновременно, оппозиции национального и чуждого, поэзии и расчета, философии и метафоры. Всё это необходимо с целью начать новое движение, связанное с пониманием духа поэзии нашего времени. Сама песня отныне столкнулась с красотой молчания, которое стало общедоступным местом.

Метафора свободы также призвана к тому, чтобы стать общепринятой. Более привычными сначала должны оказаться её плоды. Все святые источники и места должны объединиться вокруг одного центра, дабы нести философский свет в «наши окна»[132].

Свет свободы не должен прямо бить в наши окна. Ведь и красота возникает лишь там, где происходит соприкосновение ночи и утра, материального и идеального, внутреннего и внешнего. Так и свобода бытийствует лишь на границе возникновения и исчезновения, хотя это часто выглядит как её разрушение.

К нашему счастью, мы не в состоянии понять того, каким образом сам Гёльдерлин добирается до данной точки и как мы приближаемся до этого избранного места. Мы не испытываем ни малейшего желания ни оглядываться назад, ни заглядывать в необозримое будущее. Мир прагматических ценностей заставляет нас как бы балансировать между этими потенциями; находясь посреди «моря», мы проявляем преданность как морю, так и земле. В недавнем прошлом мы, однако, поклонялись солнечному свету, не сознавая при этом, что должны были бы проявлять заботу о языке, о его «потаённости», о самой тайне, которая, тем не менее, проявляет себя во всей своей открытости.

Сам дух немецкой песни рождается из прослушивания, «вслушивания» в ритмы настоящего. Эта песня следует тому, что «властвует над всем»[133]. А это есть то, что сам поэт любит больше всего. Подлинный поэт не знает меры в постижени Божественного. Мы же сегодня устремлены к «здесь» и «теперь». Однако Бог влюблён и в то, к чему он устремлён в той мере, в какой его бытие в мире стремительно сокращается вплоть до самого скудного символа. Сегодня стало невозможным даже говорить о том, что он именно тот, кто посылает нам знак к тому, чтобы мы исправились. Дистанция между Богом и самим его посланием, а также посланием и нами всё более увеличивается, что также сужает возможности объективации и творческие потенции зрителя, того, кто созерцает красоту.

Сам Бог оказывается сведённым до значения «чистого символа», на что уже указывал Э. Фромм в своём произведении «Искусство любви». И поэт является не зрителем, влюблённым в красоту, а посредником между землёй и небом, своеобразным «посланником» символического. Поэт, в своём ожидании более лучшего времени, постоянно вслушивается в духовные ритмы эпохи. Но он должен не только «вслушиваться» в бытие, развивать свою чувственность как условие существования самой пенсии. Песня символична, но задача поэта – продвигаться от символического представления к открытию бытия. Именно этот переход и составляет наипервейшее условие самой песни как подлинного искусства. Но как совершить данный переход, как «отпустить» на свободу само наше желание преодолеть полузабытый путь к тому, что существует всегда, к тому, что «в нас от Бога»?

Подчинение власти символа не сводится к тому, чтобы проявить преданность чему-то. Ведь, преданность связана с разглашением цели или смысла существования – метафорического или артистического, религиозного или философского. Преданность заставляет нас подчиниться значению как таковому, знаку в своём буквальном существовании, т.е. самому написанному слову. Тот, кто постоянно заботится о писаном слове, ничего не может возделывать, кроме самого письма. Тот же, кто проявляет заботу и постоянно возделывает почву, не является больше и человеком земли, но воспринимает это возделывание как солнечный праздник. Если человек просто направляется на поле, чтобы его возделать, то он является даже и не человеком земли, а лишь человеком письма, человеком «буквы», если употребить литературное значение данного слова.

Немецкая песня является выражением порядка и интеллектуальной серьёзности. В ней сам смысл достигает, наконец, своей цели противопоставленности грекам, их великому искусству, противопоставления форме содержанию, а «букве» – духу, который пронизывает смысловое пространство слова.