В самом конце творческого периода, относящегося к работе над поэмой «Смерть Эмпедокла», Гёльдерлин ставит философию и поэзию в весьма затруднительное положение. Четыре главных пункта определяют данную ситуацию.

1. Начиная с самых первых философских записей, Гёльдерлин усиленно размышляет о различии, касающемся одного, единого бытия (существования) и присутствия. Это различие есть важнейшее условие того шага, который осуществляется путём перехода за пределы кантовской философии, но не в диалектическом смысле перехода за пределы установленной границы, а в смысле акцентирования на самом процессе завершения и установления границ различия, которое постепенно начинает взламывать сам философский идеализм. Эссе, адресованное Хомбургу, в промежутке 1798-1800 гг., вполне вписывается в данную перспективу и завершает её. Вспоминая указания Хайдеггера, сформулированные на семинаре, посвящённом «Энциклопедии» Гегеля и его дифференциации наук (т.е. речь здесь идёт о первом диалектическом представлении различия как момента единства, которое ещё только должно реализоваться)[56], может создаться впечатление, что Гёльдерлин в «своих эссе уже прошёл через огонь, воду и медные трубы и сокрушил спекулятивный гегелевский идеализм; это, конечно далеко не так, поскольку Гегель предрасположен лишь к тому, чтобы создать данную форму идеализма. Именно в данном значении дополнительный шаИменно ей, которая помнит с самого детства все Божественные мгновения, орёл шлёт свой пристальный и загадочный взгляд. Её, скитающуюся из страны в страну, он тут же узнаёт благодаря своему взгляду, который он держит в своей тайне. Этот взгляд задумчив, орёл не хочет быть услышанным.г Гёльдерлина выступает свидетельством его слабости перед завершающим законом Канта, законом о необходимости ограничения и дифференциации бытия. Сам Кант при этом всё больше и больше представляется нам Моисеем современности: «Кант – Моисей нашего народа, который выводит его из расслабляющего египетского плена на пустынные и вольные просторы своей спекулятивной философии и приносит ему со священной горы могучее слово заповеди», даже если современные люди, немцы и игнорируют его и «по-прежнему пляшут вокруг своих золотых тельцов»[57].

2. Умозрение Гёльдерлина, касающееся завершения умственного процесса, оказывается сконцентрированным на рефлексии поэта над самим фактом различия жанров. Не напоминая о механизме дифференциации жанров и изменении поэтических тонов⁽¹⁾, можно сказать, что данное размышление по существу превосходит само диалектическое различие. Оно, как нам думается, отклоняется от диалектического решения, подчиняясь более крайней логике, а именно логике перехода к границе, которую Гёльдерлин именует перемещением или метафорой.

Метафорическая логика определённо решительна, категорична и принципиальна для такого жанра, как трагический. К тому же она, вне всякого сомнения, присуща поэтическому сочинению и сопровождает теоретическую рефлексию, позволяет выпукло высветить трагедию. Трагическая метафора, заранее обдуманная и воссозданная, является как раз тем, что предназначено по своему замыслу взломать замкнутый круг философского дискурса, а также преодолеть вечный круговорот диалектических решений, заканчивающихся темой смерти. Многие романисты, анализируя «Основы к Эмпедоклу» и проблему перехода от первых двух его версий к третьей, которая настаивает на теме достоинства различия и завершения, на теме самой бесконечности исследования и невозможности, парадоксальности смерти – обращаются к образу соперника, так что всё это выступает лучшим обоснованием данных размышлений.

3. Лирическая поэзия также оказывается подверженной процессу глубочайших видоизменений. Различая три тона (наивный, идеальный и героический), внутренне присущих каждому жанру и лирич/pескому жанру в особенности, Гёльдерлин тем самым отдаляется от идеи первенства идеальной поэзии, т.е. от теоретического и поэтического влияния Шиллера[58]. Известно, что, согласно чисто поэтическому расчёту жанров и тонов, лирическая поэма призвана развиваться в контексте главного тона художественного персонажа; другими словами, должен быть соблюдён, на наш взгляд, идеал, которому оказывается противопоставленным основной тон (наивный). Однако самым важным в теории тонов и жанров выступает сама мысль о «посредничестве» или объединении жанров, благодаря которой поэма призвана воспроизвести внутри самой себя все различения и оппозиции. В случае лирической поэзии объединение является одновременно и метафорой, распространяющейся вширь от уникального и неповторимого чувства, т.е. такое объединение призвано, в конечном счёте, стать героической метафорой.