Трагедия невозможна без действия: «начало и как бы душа трагедии – именно страдание, и [только] во вторую очередь – характеры» (VI,1450а)[18].

Гёльдерлин говорит несколько об ином. Он проводит ту мысль, что сегодня необходимо создать сочинение, которое не игнорировало бы и роли бездействия в нашей жизни. Бездействие «продлевает» саму способность ожидания нового мира, а сама трагедия должна оказаться наполненной новыми духовными смыслами.

Всесторонним образом исследуя структуру смерти в интерпретации греческой трагедии, данной Аристотелем, и обнаруживая в этом некоторую двусмысленность, мы только и можем её понять, осознать. Нам думается, что трагедия современного духа сопряжена не только с процессом «очищения» от страстей, но и с устремлённостью человека в неведомое, т.е. с «дальним Я». Поэтому необходимо создать такое сочинение, которое гармонизировало бы любовь к ближнему с любовью к дальнему человеку.

§ 3. Идея «двусмысленности» смерти

в интерпретации Аристотелем древнегреческой трагедии

В «Поэтике» Аристотеля необходимость смерти указана трижды:

1. Необходимость убийства сначала связывается с доминантой действия, которое задаёт особенность трагедии и доминирует над другими её частями. В процессе описания и выявления составных частей трагедии Аристотель утверждает, что «начало и как бы душа трагедии – именно сказание» (1450а), т.е. система действий и поступков. /ap/p/span Взаимоотношения и близость двух значений, которые, по правде говоря, невозможно разделить, заключаются в том, что доминирование фабулы влечёт за собой важность действия самой смерти, а это именно и составляет основной элемент самой фабулы.

2. Необходимость в насильственном конце героя не только связана с первичным измерением самого действия, но также с внутренней структурой «духа», с самим механизмом осуществления трагедии. Сложность действия означает отсутствие «последовательности», неожиданную развязку исторических событий или перипетий судьбы, которые разыгрываются на сцене. Фактически, сложность лишь дополняет трагический аспект, особенно когда трагедия имеет своим следствием сами «перипетии» судьбы и признание последней одновременно. Смерть вписывается в эту комплексность событий и, таким образом, завершает её.

3. Особенностью «трагедии» является характер, который разыгрывается в действии, словом, в непоследовательном переходе от счастья к страданию. Данный переход, который завершается смертью героя, не должен выражать злобу индивидуума; эффект трагического исчезает, дабы оставить место нравственному чувству и гуманному, мало совместимому со страхом и жалостью. Индивидуум не должен быть ни добродушным, ни злобным, чтобы он мог приобрести место среди аффектов «трагического», чтобы зритель смог, наконец, осознать переход от «греха» к «счастью». При этом сами персонажи «трагедии» должны соответствовать трагическому элементу. Можно пойти и ещё дальше, отметив, что даже если Аристотель и не говорит об этом открыто, то это касается и самого насилия. Смерть злого не может быть насильственной и насильственная смерть доброго также не может получить общего признания.

Итак, насильственная смерть разворачивается через главные части трагедии – через познание действия, структуры и персонажей трагического действия. При этом необходимость утверждается в ней трижды. Следовательно, нам остаётся только выявить само «действие» в его насильственном содержании и после того, как оно установлено в его необходимости. Проделав это, Аристотель создал типологию насильственных действий в начале 14 главы своей «Поэтики».

«Возникновение уж/pасного» должно иметь место внутри семейных уз. Фраза, которая выражает различные конфликтные взаимоотношения между отцом, сыном и матерью, не в состоянии их более чётко выражать. Тем не менее, Аристотель не довольствуется просто данным утверждением; он создаёт философскую теорию или, по крайней мере, технику типов существования безжалостного поведения с точки зрения формы. Он выделяет три типа данного поведения: насильственное действие или убийство, за которым следует признание семейного союза, действие, которому предшествует признание, где речь идёт о понятии причины, и действие, в котором своё страшное дело люди осуществляют в полном неведении и «только потом узнают близость свою [к жертве]» (1453b)