Эта мысль достаточно чётко даёт о себе знать в «Заметках об Эдипе». Здесь Гёльдерлин развивает ту мысль, что в эпоху праздности Бог и человек существуют для того, чтобы развитие мирового процесса не стало пробелом в истории. Память о человеке не должна иссякнуть на духовных небесах. В какой-то момент человек забывает даже самого себя и забывает Бога. В результате возникает резкая перемена в сознании, так что тьмой становится даже «добродетель высоких», людей, обретших «свет ума». Но скромность, сияющая «красотою жгучей», делает даже забывчивость весьма привлекательной, так что даже неверность Богу способна сжечь и тьму, и ад. Скромность возвращает нашу душу «в плоть опять».
Одним словом, разграничение Божественного и человеческого (Гёльдерлин здесь, видимо, придерживается кантовского подхода к «интеллектуальному созерцанию», а не, собственно, фихтевского, где Божественное и человеческое достигают состояния «индифференции») – это такая мысль, которая только и позволяет со всей решительностью провести новый подход к метафоре и к поэтическому, философскому сочинению, где трагическое и в самом деле является «абсолютно свободным» и живым.
Тем самым, мы вступаем на ещё не хоженые тропы, прикасаясь к самому центру таинственного. И, несмотря ни на что, мы призваны детализировать четыре основных линии развития духа современной эпохи, её бытия и сочинения, в котором сконцентрированы её смыслы.
§ 2. Четыре направления становления современности
и философского сочинения, выражающего её смыслы
А. Наступление века праздности
Сочинение Гёльдерлина, в котором со всей силой ощущается тоска по Божественному, адресовано эпохе свободы, времени праздных блужданий Эдипа, а, в сущности, нашему праздному времени; ведь символ царя Эдипа есть подлинное имя современности. Трагическая эпоха, которая приходит на смену эпохе античности, означает союз Божественного и человеческого, воссоединение Бога и человека. Если трагическая свобода запечатлевает себя в образности сценических картин, то это происходит только по той причине, что сам союз Божественного и человеческого означает некую безграничность и очищается от страстей посредством трагедии.
При этом необходимо заметить, что противостояние человека Богу, свободы человеку не представлены одинаковым образом в различных сочинениях Гёльдерлина. Иными словами, «цезаурус» мысли далеко не всегда имеет место в одном и то же пространстве-времени; при этом пространство и время не всегда одинаковым образом заявляют о себе в самой трагедии. В «Заметках об Антигоне» Гёльдерлин различает два диаметрально противоположных друг другу случая: первый связан с тем обстоятельством, когда цезаурус расположен впереди трагической эпохи, а второй случай – наоборот, т.е. указывает на первичность самого трагического.
Эдип имеет дело с современной трагедией, трагедией, где «цезаурус» стремительно прерывается, причём весьма активно. В самом начале духовного неистовства тесный союз Божественного и человеческого сопряжён органичным образом с тем «очищением», которое заключено в длительности представления чистой свободы, где сами пространство и время достигают состояния индифференции. Так, цезаурус мысли о настоящем сливается с картиной самого сочинения, причём, таким образом, что мысль выставляет его во всей праздности, безразличии ко всему творческому. И современная трагедия, выдержанная в духе трагической свободы, также олицетворяет, в принципе праздное время.
Однако указанное представление не лишено однозначности и трудности выражения в логических категориях. Если античная трагедия рискует в самом конце своего существования разбиться вдребезги, поскольку взнуздывает волю к мысли, не лишённой насилия над действительностью, то современная трагедия, запрещая всяческое представление, с самого начала ставит свободу в положение риска. Трагическая свобода, тем самым, изначально рискует стать преградой для возникновения подлинной трагедии. Кроме того, сама современная эпоха не уверена в своей способности породить трагический дух. Не очевиден и тот факт, что сам Эдип, как, прежде всего, трагический образ, может, в конечном счёте, явиться моделью современной трагедии.
В. Дробление современности или проблема сообщения смысла