1. Противопоставление чистоты повествования греков и силы высокой страсти, свойственной современности, выступает в качестве повторения двух образов в трагедии об Эмпедокле, а именно образа высокой страсти и трезвости, рассудка, характерной для нашей, современной нам эпохи. В письме к Бёлендорфу Ф. Гёльдерлин определяет «чистоту», характерную для греков и современности, аналогичным образом: духовная чистота для греков есть «святой пафос», «небесный огонь», «высокая страсть», а для современных людей эта чистота сопряжена с «ясностью представления», «отменной гибкостью», «изощрённостью ума»[64]. Однако это основное определение, которое обосновывает высокую «чистоту» помыслов греков и сам «дух» современности, также как и их противопоставленность друг другу – далеко не самое последнее слово Гёльдерлина. На самом же деле Гёльдерлин смог утвердить бесплодность слова, «наименьшее преимущество» чистоты, сущности, природного и «национального». Ведь истинная чистота, «святость» никогда не воплощается в земные формы. «Труднее всего нам научиться свободно воспроизводить своё, национальное». Именно непосредственное убеждение в том, что апелляция к чистоте непосредственно не дана в опыте, Гёльдерлин, настаивая на необходимости обучения у греков, впервые окончательно порывает с той нерешительностью, с тем подражательством грекам, которое находилось в самом истоке «Смерти Эмпедокла».

2. Гёльдерлин специально подчёркивает ту мысль, что чуждое нам, или вполне земное начало, заслуживает пристального внимания. То, что составляло лишь хронологическое первенство, идеей которого пронизана вся поэзия Хомбурга, а именно необходимость начинать с обсуждения смысла художественного персонажа, становится отныне главным знамением времени. Несоответствие духа современности греческому миру характеризует не какой-то дополнительный разворот мысли, а основополагающую структуру несоответствия, которая, вытекающая из данного факта, предстаёт как подлинный парадокс.

Это действительно звучит как истинный парадокс: и Гёльдерлин создаёт при помощи данного парадокса иную логику, которая тщательным образом раскапывает логику абсурда, присутствующую в эссе Номбурга, сокрушая последние образы спекулятивных соответствий. На самом же деле, не так уж и не необходимо рассматривать переход от античности к современности посредством идеи несоответствия, переход к «негативной диалектике», которую вполне достаточно отвергнуть, дабы обосновать саму мысль о соответствии. Ход мысли Гёльдерлина, конечно, способен проигнорировать данное соответствие и способность воспроизведения духовного. Например, можно довольствоваться тем, что несоответствие или невоспроизводимость вдруг радикальным образом оказалась постигнутой. Тогда всё, что задумано Гёльдерлином, окажется непосредственным разворотом, который позволит, наконец, достичь духа соответствия настоящего будущему. При этом сам Гёльдерлин никогда не утверждает, что освоение отдалённого во времени, чуждого приводит к воспроизведению соответствия, хотя, вполне возможно, у него и не существовало иного мнения. Таким образом, степень несоответствия выступает наивысшим выражением нашего превосходства над греками и это тем более удивительно.

3. Дважды настаивая на значении логики соответствия, Гёльдерлин не устаёт подчёркивать саму мысль об обучении, ломая, в конечном счёте, саму логику «мимесического» соответствия. Нельзя более довольствоваться простой имитацией греческого искусства, и Гёльдерлин становится ещё в большей степени категоричным, когда делает следующий вывод: «Потому-то так опасно создавать «общие законы» искусства, основываясь исключительно и только на греческих совершенных образцах»[65].

Причины этой невозможности напрямую проистекают из двойственного отношения к грекам: если степень соответствия трудно установить и если идея несоответствия является более выгодной во всех отношениях, то это говорит лишь о том, что у нас с греками ни в чём сходства быть не может. Другими словами, освоение степени соответствия было труднее для них, чем оно кажется для нас. Мы также не можем считать, что греческое совершенство отвечает нашим собственным требованиям. Не существует «чистого совершенства», если это последнее сводится к простому подражанию и определяется выгодами экономического, социального развития. Таким образом, подражание грекам губительно, тем более, что они с трудом достигают над нами превосходства, если вообще достигают.