Так, существуют четыре предельных выражения бытия: единство духа (его «чистая длительность»), затем развитие духа (духовная форма или смена частей), достижение мгновенного «идентитета» материи и духа и момента, когда в результате (смены «идентитета») достигается, наконец, материальное развитие «единства мира»; эти четыре конечных причины функционируют далеко не в полной мере, но с перекрещивающейся духовной силой; каждая компенсирует одновременно утрату «единства» и недостаток развития другой; эти силы стремятся к примирению, которое должно осуществиться в «точках покоя» и главных моментах всего сочинения. На самом деле, в главных моментах философского сочинения обозначены моменты конечной философско-спекулятивной теории – во-первых, два противопоставления как бы «перекрещиваются», давая выход единству «духа» и объединяя его материальные проявления; во-вторых, сочинение сочленяет «противопоставление» самого духовного единства и его единение с материальной противоположностью, дабы придать духовную форму самому миру и тем самым приспособить наш мир для души человека.

Однако, если данное «примирение» не может утратиться в своём главном моменте всего произведения, то это вовсе не говорит о том, что данное «примирение» осуществляется абсолютным образом, т.е. в своём концептуальном или философском определении. Примирение не в состоянии достичь своего полного освоения: оно не может быть ничем иным в «сочинении» как чем-то вполне очевидным и знаменательным в своих основных моментах или основах произведения; оно также не может быть искренним в «центре» своих очертаний, т.е. являться целью всего сочинения. Одним словом, оно сугубо эстетично и стремится только к красоте.

Речь идёт именно о том «примирении», которое одновременно является центром произведения и непреодолимой «тайной» поэтического «духа», который Гёльдерлин именует, причём более точно, философской метафорой.

Перед тем как охарактеризовать метафоричность поэтического сочинения, необходимо к этому добавить, что она позволяет осуществить философско-диалектический характер примирения – Гёльдерлин никогда так не был близок к диалектическому ходу мыслей, как указывая на тот момент, что «примирение» означает не возведение «логической фигуры» в духовное единство, где обнаруживается абсолютность чувства, не фигуру в диалектическом смысле, а фигуру, в самом чувственном «рельефе произведения», рельефе, который даёт нам почувствовать духовное единство в стиле, ритме и гармоничном чередовании частей сочинения, его диалектических тонов. Примирение, таким образом, выступает наглядным смысловым изображением прерывания исполнения произведения, сочинения, чередования его частей и ритма.

Но вернёмся теперь к неожиданному возникновению мотива самой метафоры. Поэтическая метафоричность беспримерна: она более радикальна, чем самая радикальная гегелевская метафора, поскольку она не предполагает никакой «артикуляции» в изображении конфликта; она гораздо радикальнее и ницшеанской метафоры, особенно в том своём измерении, которое не предполагает никакой созданности, никакой установленности, погружённой в бездну какой-либо концептуальности. Если вообще можно обдумать близость, близость метафоры к аналогии, которая рождается путём смыслового пересечения пределов, границ осмысления, пересечения, подразумевающего, что метафора Гёльдерлина имеет ту особенность, что она не отменяет никакой связи, сходства с аналогией, то, видимо, можно заметить, что сама метафора касается не просто возможности названия, а, скорее, более общей возможности высказывания и самой возможности поэтического сочинения, которое сегодня нам так необходимо.

Поэтому метафора должна быть оценена, на наш взгляд, как возможность создавать само философское произведение, чтобы, отталкиваясь от неё, можно было бы почувствовать духовное единство и полноту настоящего времени, отдельного и общего, если здесь нам будет позволено продолжить гераклитовское слово «эпохи Гипериона».

Как известно, Гегель любил сравнивать учение Эмпедокла с учением Гераклита. Необходимо, в связи с этим, заметить, что в саму трагедию Гёльдерлина Эмпедокл вошёл больше со стороны своей личной истории. Гёльдерлин, видимо, почитал образ Гераклита. От учения Гераклита протягиваются «нити» к самой развязке на Этне, как изобразил её Гёльдерлин. Заметим, что сама философия Эмпедокла здесь не в силах что-либо пояснить. Символика Этны через философствование Гераклита раскрывается через само учение Гераклита об «огне», как о начале всех вещей, о «мировых пожарах, несущих духовное обновление всей жизни в космосе», о единстве жизни и смерти.