Очевидность настоящего представляется в том плане, что она превосходит простое (не)соответствие представления «сверхчувственных» идей, становясь адекватной традиционному описанию прекрасного и возвышенного. Эта версия предусматривает саму очевидность настоящего, так как превосходит и эстетику Фридриха Шиллера, т.е. сам переход от чувственной природы к «сверхчувственной свободе», переход, а также степень субъективности взглядов, которые Шиллер помещает в свои записи о «Грации и достоинстве»[35]. Итак, эстетическая идея, красивая или возвышенная, над которой Гёльдерлин не перестаёт размышлять, минует критический и чисто спекулятивный подход к «сверхчувственному», дабы показать завершение настоящего, настоящей эпохи, самого явления современности.
«Идея» предстаёт, тем самым, в своей правдивости, которая касается сочинений Платона и Канта: она означает открытие настоящего, очевидность и явление.
Если верно то, что открытие настоящего раскрывается в той же самой очевидности или в той же «интеллектуальной интуиции», которая связана с именем И.Г. Фихте, то это свидетельствует лишь о том, что «сверхчувственное», спекулятивное или практическое вовсе не означает того, чтобы стать чем-то доступным нам. Основополагающая «интуиция» философии Гёльдерлина на деле оказывается лишь противопоставленной практической интенции Ф. Шиллера, как на это указывает послание Нитхаммеру от 24 февраля 1706 года: раздробленность и единство должны предстать в «интеллектуальной интуиции», причём «без помощи нашего практического разума»[36].
Именно данную «интуицию», эту «очевидность» и это открытие – одновременно философское и эстетическое – в более радикальном смысле сам Гёльдерлин как раз и собирается исследовать посредством теоретизации поэтических жанров и углубления «трагической метафоры».
Итак, эпоха «Эмпедокла» оказывается прочно закреплённой в философском размышлении Гёльдерлина. Поэтому можно даже сказать, что он отдаляется от самого центра своих размышлений, поиска «интеллектуальной интуиции», которая нарушает кантовский запрет мыслить эту интуицию, переведя философскую мысль на точку зрения Ф.В.Й. Шеллинга, дабы приоткрыть её в ином единстве бытия, связанном с единством индивидуума и современности.
§ 3. Проблема различия поэтических жанров и особенность
трагической метафоры времени поэмы «Смерти Эмпедокла»
Ф. Гёльдерлин, как романтик, более всего, по всей видимости, интересовался самой личностью Эмпедокла, его гибелью в жерле вулкана Этны.
Дабы внести определённую ясность в сам характер философской интенции Гёльдерлина, можно сосредоточить свой анализ на таких произведениях, которые раскрывают «путь поэтического духа», который, в свою очередь, раскрывает основное направление и предназначение человека, «духа» в самом общем его понимании; это есть основной закон труда и произведение поэта «О различии поэтических жанров»[37], где возникает исследование особенностей трагического; можно отметить и сочинение об Эмпедокле, сочинение, углубляющее наше представление о самой диалектической смерти, сочинение, лежащее в основе самой трагедии об Эмпедокле.
В сочинении, посвящённом исследованию «поэтического духа», Гёльдерлин ещё раз формулирует основное требование, которое вытекает из идеи предназначения человека, начиная с «Гипериона»: дух человека, особенно дух поэта, призван исходить из необходимого «антагонизма», присущего коренному требованию духа, который в своей общности и синхронности всех своих частей даёт команду выйти за пределы «себя самого» и путём развития и смены своих состояний устремиться к красоте, воспроизводя себя и в других «личностях»[38].
Тем не менее, постоянная повторяемость игры единства и различия, духовной чистоты и её внешнего проявления, духовной деятельности и материальной чувственности мгновенно достигает законного осложнения. Дух «раздваивается», о чём говорит за себя самое первое размышление Гёльдерлина над «эпохой Эмпедокла». Не вдаваясь в детальный анализ текстов Гёльдерлина, следует подчеркнуть, что существует двойная, двойственная связь между «духом» и «материей»: со стороны человека или духа, между самодостаточным единством и необходимостью прогрессировать дальше, покидая самого себя, т.е. переходя в нечто противоположное, во внешний мир и мир различия, рискуя в то же время «раствориться в родстве и изначальном единстве частей»; с другой стороны, можно говорить о противопоставлении, существующем между «мгновенным» бытием мира и необходимостью (для материи) постоянно развиваться, представлять и поддерживать свою форму.