За всей этой постановкой задачи выведения пространства и времени скрывается, по всей видимости, какое-то более глубокое содержание. Как мы показали выше, Фихте строит трансцендентальную этику, т.е. учение о духе, не сводимое к понятиям естествознания. Он считал, что естественные науки оперируют понятиями, т.е. нечто застывшим. В противоположность естествознанию, науки о духе апеллируют к идеям, характеризующим бесконечный и противоречивый процесс развития.
Этим пониманием идеи Фихте хотел утвердить действенность и жизненность духовной субстанции. Следовательно, его подлинной задачей было не дедуцирование времени, а стремление обосновать необходимость предположения о таких формах организации мышления, которые не присущи отдельному индивидуальному сознанию, а являются достоянием некоторого надындивидуального или «Всеобщего Я». (См.: Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике. – М.: Наука, 1977. – С.77).
Итак, Фихте дедуцирует пространство и время для того, чтобы прийти к этому «Я». Поэтому, исходя из собственно фихтевской картины развития «интеллигенции», или теоретического духа, нельзя заключать о подлинности самой дедукции пространства и времени. Последние Фихте стремится последовательно исключить и процесс этого исключения у него практически совпадает с этапами или ступенями теоретически действующего человеческого духа. Однако сама панорама становления духа у Фихте также не является самоцелью. Для него очень важно показать именно самостоятельность, независимость духовной субстанции, в основе которой лежит чистая воля. Кант, как известно, не принял такой программы. Канту претила не сама идея развития человеческой духовности (данную идею подхватит и разовьёт в своей «феноменологии духа» Гегель), а воля, которая у Фихте в качестве каменотёса разума как бы «сколачивает» мир природы, права и нравственности» (Один из студентов, слушавших Фихте, отмечал: «Моя родина была родиной трансцендентального идеализма, где я знал, что даже если весь посюсторонний мир погибнет, моё Я будет спасено. В эти дни, кажется, и для науки наступил кульминационный пункт: идеальное не только стремится к реальности, но и жаждет подчинить её себе». – J.G. Fichte im Gespräch… Bd. 5. – S. 39).
Фихте пытается отделаться от реального времени тем, что рассматривает его с точки зрения чистого принципа «Я». Когда я хочу, рассуждает Фихте, построить «с помощью свободного воображения этот бесконечный принцип», то речь, разумеется, идёт о построении принципа «в его действительном принципиальном бытии» (См.: Фихте И.Г. Факты сознания. – СПб., 1914. – С. 28), а не о построении реального времени. «Этот образ (времени, имеется в виду. – А.Л.) присоединился к первому (т.е. к «принципиальному бытию». – А.Л.) помимо нас. Поэтому мы должны сказать: время есть закон того построения, которое мы имеем в виду, и к тому же связывает нас не украдкой и бессознательно, как это часто бывает в мышлении, а выступает в то же время как образ (форма того построения, и при том только видимая форма)» (Там же). При этом следует также учесть, что «чистый разум» или «жизнь не отдаётся ни подчинённому принципиальному бытию, ни созерцанию принципиатов» (Там же. – С. 29), т.е. содержаниям времени и «точкам разделения» (Там же. – С. 28). Деятельность продуктивного свободного воображения или бессознательная деятельность высоко «поднимается над действительным принципиальным бытием» (Там же. – С. 29) и её не следует отождествлять с той силой воображения, которая являет продукт сначала в виде созерцаемого, а затем в виде воспроизведённого образа или времени. Таким образом Фихте хочет сказать, что бытие времени не есть реальный предикат и никоим образом не может быть прибавлено к понятию времени.
Вместе с тем Фихте стремится осуществить переход от реального времени к чистому духу посредством введения «наглядного образа духовной деятельности», на роль которого может претендовать «чертящая линия» (См.: Фихте И.Г. Назначение человека. – СПб., 1906. – С. 104).
«Проведение линий есть изначальная схема деятельности вообще… Эта изначальная линия есть чистое протяжение, нечто общее для времени и пространства, из чего и пространство, и время возникают благодаря различению и дальнейшему определению.» (Fichte J.G. Werke. Auswahl im sech Bänden, hrsg. von F. Medicus. Leipzig, 1908-1911. – Bd. 2. – S. 62). Можно было бы расценить эту мысль Фихте об общей основе пространства и времени в качестве философско-спекулятивного предвосхищения специальной теории относительности, как и всего новейшего здания физики в целом, будь «геометрия» внешнего мира в составе основополагающих предпосылок его наукоучения. Но такой геометрии у Фихте на самом деле нет (См.: Ильенков Э.В. Философия и культура. – М.: Политиздат, 1991. – С. 113), напротив, он хочет «вывести» её из деятельности «Я».