Виновата ли метафизика в том, что она не в силах воздействовать явным и универсальным способом на социум? Ее время, как нам думается, еще впереди. Одна из главных трудностей в утверждении метафизики как сущностной силы человека заключается в преодолении сугубо  эмпирического образа мышления. Метафизика не есть голое отвлечение от интересов человека и в этом смысле она вовсе не бескорыстна. Но ее корысть благородна и идеальна. Она стремится познать сущность рядового человека в его связи с космосом, познать объективный интерес всего  человечества, совпадающий с интересами развития ценности и свободы личности.

Итак, в самой естественной склонности человека есть нечто, что побуждает его к метафизическим исследованиям. Если бы человек вовсе оставил всякого рода метафизические изыскания, опасаясь ложной метафизики, то это было бы, утверждает Кант, «так же невероятно, как и то, чтобы мы когда-нибудь совсем перестали дышать из опасения вдыхать дурной воздух. Всегда и у каждого мыслящего человека будет метафизика и при недостатке общего мерила у каждого на свой лад».[308]

Страсть к метафизике произрастает из самой творческой природы человека. Эта творческая сущность есть такое недоступное бытие, приблизившись к которому мышление отказывается от всякого  Prius*), а тем самым и от самого себя. Это, предшествующее всякому мышлению, творчество, бытие, есть в-себе-сущее. Оно существует как бы прежде себя самого, то есть его необходимость определяется не его природой, а только чистой деятельностью, то есть чем-то слепо, случайно существующим.

Случай и случайное, говорит Аристотель, «бывают у тех [существ], которым присущи счастье и вообще [практическая] деятельность».[309] Ведь то, «что не может действовать, не может и произвести чего-либо случайного», не обладает «способностью выбора».[310] Такую деятельность можно еще представить и в качестве того, что прежде не знало своей возможной противоположности. Так, если мне необходимо совершить выбор между +А  и  –А и я решаюсь выбрать +А, то это будет, разумеется, результатом моего воления. Но если я выбираю +А без желания, то –А навсегда не исключается; оно может проявиться несколько позднее.[311]

Итак, умение хорошо мыслить заключается не в том, чтобы, вообразив себе некую необходимость и высшую сущность, без содействия которой невозможно жить, расширить посредством нее свое знание о трансцендентном мире, а в том, чтобы приблизить по возможности весь человеческий опыт «к его завершенности в нем самом».[312] Кант в связи с этим указывает на следующее, пытаясь различить понятия «трансцендентное» и «трансцендентальное»: «Мое место — плодотворная глубина опыта, и слово трансцендентальное, … означает не то, что выходит за   пределы   всякого   опыта, а  то,   что ему (a priori) предшествует, но лишь затем, чтобы сделать возможным опытное познание. Когда эти понятия  перехватывают за опыт, тогда их употребление называется трансцендентным и отличается от имманентного, то есть от ограниченного опытного употребления».[313]

Данное замечание проливает дополнительный свет и на рассматриваемую здесь проблему. A priori предшествующее всякому опыту, очевидно, можно истолковать как «то, что  обладает свободой действовать и не действовать», как  «то, что в бытии владеет собой и остается сущим даже и тогда, когда оно не обнаруживает себя».[314]  Здесь, следовательно, диалектика в самом сущем.