Итак, во всех этих рассуждениях наиболее темным является то место, где Шеллинг говорит о второй потенции, которая, как нечто «отвратившееся от бытия» и «тяготеющее к небытию», вдруг становится «абсолютно  чистым бытием», пребывающим в бесконечной потенции бытия. Однако все как будто становится на свои места, если обратиться к оригинальному мифу об эроте, изложенному Платоном. Последний, устами Сократа, утверждает, что Эрот был зачат в день рождения Афродиты, а его родители — Порос, сын Метиды, Мудрости,  и Пенúя — олицетворение бедности. «Поскольку же он сын Пороса и Пении, дело с ним обстоит так: прежде всего он всегда беден и вопреки распространенному мнению совсем не красив и не нежен, а груб, неопрятен, не обут и бездомен; он валяется на голой земле, под открытым небом, у дверей, на улицах и, как истинный сын своей матери (подч. мной. — А.Л.), из нужды не выходит. Но с другой стороны, он по-отцовски тянется к прекрасному и совершенному, он храбр, смел и силен, он искусный ловец, непрестанно строящий козни, он жаждет разумности и достигает ее (подч. мной. — А.Л.), он всю жизнь занят философией, он искусный чародей, колдун и софист. По природе своей он ни бессмертен, ни смертен: в один и тот же день он то живет и расцветает, если дела его хороши, то умирает, но, унаследовав природу отца, оживает опять. Все, что Эрот ни приобретает, идет прахом, отчего он никогда не бывает ни богат, ни беден».[129]

В этом рассказе об Эроте для нас существенно установить следующее. Во-первых, «Эрот — спутник и слуга Афродиты»,[130] этой богини любви и красоты. Во-вторых, он «истинный сын своей матери», то есть нечто «не могущее быть». В-третьих, «он по-отцовски тянется к прекрасному и совершенному», «жаждет разумности и достигает ее», то есть «тяготеющее к бытию» и одновременно потенция, подпавшая «под власть бытия». Помимо всего этого, как говорит Павсаний у Платона, «коль скоро Афродиты две, то и Эротов должно быть два.  А этих богинь, конечно же, две: старшая, что без матери, дочь Урана, которую мы и называем поэтому небесной, и младшая, дочь Дионы и Зевса, которую мы именуем пошлой».[131] Следовательно, «и Эротов, сопутствующих обеим Афродитам, надо именовать соответственно небесным и пошлым».[132]

Таким образом, Эрот или эрос есть не сама любовь, а только ее «спутник и слуга». Как «не могущее быть», то есть как «чистое сущее», он,  как мы должны предположить, следуя мысли Шеллинга, оказывается заключенным в «бесконечной потенции бытия», олицетворением чего и выступает Эрот Афродиты небесной, восходящий «к богине, которая, во-первых, причастна только к мужскому началу, но никак не к женскому, — недаром это любовь к юношам, — а  во-вторых, старше и чужда преступной дерзости.»[133] Воистину такой эрос, или нечто абсолютно сущее, всегда остается заменой всего (instar omnium) и «оказывает сопротивление призванному следовать за ним»! От такого эроса действительно ничего не родится и он никогда не найдет своего основания в грядущем. Таков конкретный результат, неизбежно вытекающий из хода развертывания мысли Шеллинга.

Но эрос — это не только «не могущее быть», но и травмированное бытие. А травма часто человеку наносится лишь в том случае, не только если он не заслуживает страданий и горя, но и оказывается незащищенным. Когда Порос, охмелевший от нектара — «вина тогда еще не было» (весьма существенное замечание, к которому нам еще предстоит вернуться), — «вышел в сад Зевса и, отяжелевший, уснул»,[134] то «Пения, задумав в своей бедности родить ребенка от Пороса, прилегла к нему и зачала Эрота».[135] Ведь, само имя Порос (πόρος) не случайно переводится как «путь», «средство для достижения чего-либо», «выход из затруднительного положения». Не так далеко отстоит от данного слова и термин άπορία, который означает «безвыходное положение».[136]