§ 3. ЭРОС КАК НЕЧТО, СВОБОДНО ПАРЯЩЕЕ

МЕЖДУ БЫТИЕМ И НЕБЫТИЕМ

Закон, что все становится явным и ничто не остается скрытым, есть высший закон бытия и любви, как его сущностной силы. Но есть нечто, передает Энгельс мысль Шеллинга, «что, покинув сферу возможности, бывает только чем-нибудь одним, но до того, как оно решилось на это, остается instar omnium, тем, что непосредственно предстоит, также и тем, что противостоит, противостоит другому, оказывает сопротивление призванному следовать за ним».[116] Вся драма любви действительно заключается в том, что она «не есть стремление к прекрасному»[117], как иногда кажется, а «стремление родить и произвести на свет в прекрасном»[118], то есть стать чем-то одним, чем-то случайным, необоснованным, тем, что может обрести свой смысл и значение лишь в грядущем, последующем, а не в предшествующем. Да и разве неверно то, что, любя, мы как бы становимся относительно несуществующими, подчиняя свое стремление к высшей красоте этому другому, отдельному, конкретному, чисто чувственному объекту, телу или вещи. Но, с другой стороны, мы никогда не поймем сути этой чистой потенции, если не будем постепенно восходить к ней от проявлений любви в частностях материального и духовного мира. Только подчиняясь этим отдельным частностям, она сама посредством этого приобретает впервые  обоснование, то есть становится нечто определенным, поскольку в противном случае, предоставленная самой себе, она расплылась бы в ничто. Эта чистая потенция или «первое начало есть prima materia всякого бытия, достигающая определенности бытия только тогда, когда полагает над собой нечто высшее».[119]

Однако, как остроумно заметил еще Якоб Беме, ничто или «ничего — стремление к чему-нибудь (eine Sucht nach Etwas)».[120] Ничто есть жажда нечто. Когда мы желаем, то это лишь означает, «что чего-либо нет, к чему мы стремимся».[121] Поэтому чистой потенции, о которой говорит Шеллинг, не следует бояться раствориться в ничто. Но он, тем не менее, решительно стремится преодолеть вторую потенцию или то, что тяготеет к небытию, так что третья потенция или дух оказывается у него чем-то внутренне присущим первоначальной потенции. Но являться «только внутренним невыносимо; внутреннее стремится быть наружным».[122] Оно есть «безусловное желание сделаться чем-нибудь».[123]

Логика Шеллинга такова, что вторая потенция, как противоположность первой, есть actus purus, чистая деятельность, чистое сущее. И это последнее, выступившее в качестве победителя первой потенции, или нечто, могущего быть, должно каким-то образом,  с одной стороны, сосуществовать с третьей потенцией, с духом,  а с другой — заключаться в первоначальной потенции или в самой бесконечной потенции бытия, противостоящей всякому акту с ее стороны.[124] При этом следует учитывать и то обстоятельство, что дух, в понимании Шеллинга, не является «ни чистой возможностью бытия, ни чистым бытием бытия, а только тем, что в бытии является возможностью бытия, а в возможности бытия является бытием; это есть противоречие между потенцией и бытием, полагаемое как тождество, то, что свободно витает между обоими».[125] Другими словами, это сам «неисчерпаемый источник бытия, который совершенно свободен и в бытии не перестает оставаться потенцией».[126] Дух «не может действовать непосредственно, а может только осуществиться через вторую потенцию».[127] Таким образом, «третье начало, оставшееся непреодоленным в бытии, является в качестве духа, могущего быть бытием и завершающим бытие, так что его вступление в бытие дает завершенное бытие».[128]