Нам думается, что обнаружение и исследование парадоксов эстетизации действительности осуществляется лучше всего, когда мы анализируем многообразный мир любви. Так, любовь к родине и любовь к природе навряд ли исчерпываются сферой эстетического (сюда входят все нравственные силы человека). Напротив, любовь к игре, любовь к развлечениям, к постоянной новизне, любовь к жизни постоянно нуждаются в усилении эстетического начала (например, праздник создает эффект полноты эстетической включенности в мир).

Однако в эротической любви и любви к самому себе наиболее велика все же именно эмоциональная составляющая любви. «Эти виды любви — парадигма всякой любви, независимо от ее предмета, их следы можно обнаружить едва ли не в каждом ее виде».[117] На наш взгляд, это — весьма сильное утверждение и часто не соответствует действительному положению вещей. Человеческая любовь вовсе не обязательно должна начинаться с любви к самому себе или с плотской, чувственной любви. На роль подлинного начала может претендовать только то, которое образует синтез всех нравственных сил. Лишь в своей любви к природе мы освобождаемся от всего низменного; ведь любая форма человеческой деятельности должна, в конечном счете, учитывать последствия, возникающие в природе. Эстетическая культура есть постоянное сохранение памяти о том, что человек не должен быть полным господином природы. Природа есть истинный центр, от которого все земные существа сегодня постепенно отдаляются. Погружаясь в новые формы любви, человек забывает о том, что красота уже дана изначально, и она заключена в самой природе.

Гареева Э.А. (Уфа)

ФИЛОСОФИЯ ЛЮБВИ КАК ПОПУЛЯРНАЯ ФИЛОСОФИЯ

Если вдуматься в характер «различия между популярным и научным изложением», говорил Фихте в своем «Наставлении к блаженной жизни», то «научное изложение извлекает истину из противоположного ей со всех сторон и во всех определениях заблуждения и, уничтожая эти противоположные истине воззрения как ошибочные и невозможные при правильном мышлении, показывает истину как то верное, что только и остается за вычетом этих воззрений и потому единственно возможно: и в этом-то разделении противоположностей и этой возгонке истины из хаотического смешения, в котором перемешаны истина и заблуждение, состоит подлинно характерная сущность научного изложения».[118] Но ясно и другое: философ уже до того, как истина начнет становиться и созидаться из мира заблуждения, «должен иметь истину и обладать ею».[119] «Но как бы мог он завладеть ею, если не под водительством естественного чувства истины, которое выступает у него лишь с большей силой, чем у всех прочих его современников; а значит, каким же иным путем получает он ее впервые, если не безыскусным и популярным путем?»[120] Таким образом, популярное изложение, вместе с лежащим в его основе «естественным чувством истины», должно служить исходным пунктом и для собственно научной философии. Доказать и научно обосновать это «чувство» популярная философия не может. Однако оно должно быть понятно, «ибо лишь понимание есть орган, которым мы восприемлем его содержание»[121], а в отсутствии понимания это «чувство» совершенно не доходит до нас.

Таким «чувством истины», как непосредственной  очевидности, является любовь, к которой Фихте всегда обращался и к которой всегда призывал. Но, говоря о любви, он имел в виду христианство Иоанна, вечную религию, «древнюю, как мир».[122]

Гегель, напротив, в своей «Феноменологии духа» дал христианству в целом отрицательную оценку. Христианская любовь, по его убеждению, бессильна, поскольку в религии земное начало несоединимо с Божественным, а культ становится выражением отчужденного, несчастного сознания. «Здесь, — писал Гегель, — налицо внутреннее движение чистого настроения, которое чувствует себя само, но мучительно чувствует как раздвоение — движение бесконечной тоски…»[123] В религии действительн/spanость остается надломленной. Поэтому любовь следует рассматривать не как «чувство», а как абсолютный дух, животворную «Идею», так что для ее адекватной реализации требуется не религия, не популярное и общедоступное изложение, а «абсолютное», то есть философское знание (Гегель, как известно, считал философию более высокой духовной потенцией, чем искусство и религию).