Вероятнее всего, уже в самой природе человека  заложено стремление к красоте. Сама материя лишена красоты, но как раз отсюда, по мнению Л.Эбрео, возникает потребность в любви, то есть желание наслаждаться красотой. «Именно красота делает любимым каждого любимого и влюбленным  каждого влюбленного и является началом, серединой и концом всякой любви».[107] По словам Эбрео, «для любви необходимы два обязательных условия: наличие красоты в предмете любви и осознание его отсутствия в любящем. Чем выше осознание этого отсутствия, тем выше степень любви. Именно поэтому материальный мир, лишенный красоты, наполнен огромной  любовью к своему идеальному началу, находящемуся в Боге».[108]

Это — чисто эстетическая концепция мира. Все человеческое познание стимулируется поисками красоты и поэтому подчиняется законам любви. Однако мысль Моисея Маймонида о том, что «в мирском есть нечто высшее и большее, чем необходимое бытие»[109], заключает в себе больше мудрости, чем все рассуждения о высотах духовного развития, к которым человек, якобы, пробирается способом подавления природных склонностей души, то есть особенностей своей чувственной и психической жизни. Поэтому мы полагаем, что совершенно резонно связывать эстетическую культуру, прежде всего, с самой духовностью чувств, которая крупным планом высвечивает способность человека наслаждаться прекрасным. При этом необходимо  помнить о том, что говорил М.М.Бахтин: «Эстетическое видение есть оправданное видение, если не переходит своих границ, но, поскольку оно претендует быть философским видением единого и единственного бытия в его событийности, оно неизбежно обречено выдавать абстрактно выделенную часть за действительное целое».[110]

Таким образом, эстетическая культура сопряжена не с преимущественной ориентацией на эстетическое начало, когда «эстетический мир в силу своей способности манить полнотой переживаний принят за весь мир»[111], а со свободной индивидуальностью, основанной на универсальном развитии всесторонних потребностей и творческих потенций индивидов.

Одной из форм эстетизации действительности является стремление к ярким и острым ее проявлениям, которые достигаются «в любви как через другого открытом новом бытии, в творческой окрыленности и преодолении рутинного в себе».[112] Однако данный вид любви все же не проникается всеми оттенками существования объекта любви, которые могли бы каким-то образом приземлить, озаботить реальными проблемами отношение к другому.[113]

Такой эстетизм не позволяет увидеть то внутреннее, чем постоянно живут люди; но в то же время он стимулирует раскрытие творческих сил человека. Таким образом, это такая духовность, которая признает в качестве подлинной реальности только бесконечно удаленный идеал, который, тем не менее, если им слишком увлечься, становится чем-то самодовлеющим. Безмерная любовь «к дальнему» часто оборачивается не только равнодушием, но и ненавистью к тем, кто не склонен уверовать в эту новую «любовь».[114] «Я не хозяин сердцу своему» — говорит Ф.Петрарка в одном из своих знаменитых сонетов. Никто не может ненавидеть человека за то, что он любит, поскольку это что составляет его сущность.

Понятие эстетической культуры позволят, на наш взгляд, преодолеть разорванность духовного бытия на его различные типы. Эстетическая культура есть воплощение такой космической красоты, в которой неизбежно присутствует и человеческое измерение (семья, простое человеческое счастье и т.д.). М.М.Бахтин по этому поводу писал следующее: «Мир эстетического видения, полученный в отвлечении от действительного субъекта видения, не есть действительный мир, в котором я живу, хотя его содержательная сторона и вложена в живого субъекта».[115] Какого же субъекта?  Именно такого, «который может быть свободен от ответственности и долженствования, присущих жизни. Пренебрегая этими жизненными обстоятельствами и целостностью жизни, эстетизм терпит крах».[116] В сущности, мы имеем здесь то же противоречие между наслаждением и долгом, так как эстетическое утверждается порой в коллизиях с ответственностью.