|
УРОК СЛОВЕСНОСТИ
Мы не
знаем, как была устроена работа в александрийском Мусее. Есть предположение,
что в нем было четыре отдела: по словесности, по математике, по астрономии, по
медицине. Допустим, что это было так. Главным, во всяком случае, был отдел
словесности: недаром гордостью Мусея была библиотека. Главой Мусея непременно
был ученый-словесник. А поначалу старались, чтобы он был к тому же и сам поэт,
то есть человек с особенно тонким вкусом.
Первая
забота хранителей библиотеки была в том, чтобы установить надежный текст
классических писателей с Гомером во главе. Это было непросто. Мало было
разобраться в ошибках множества рукописей. Нужно было еще решить, достоин ли
получившийся текст великого Гомера. И тут начинался безнадежный спор о вкусах.
Есть
два имени, которые с тех самых пор стали нарицательными для строгих критиков:
Зоил и Аристарх. Зоил — это критик злой и придирчивый, а Аристарх — суровый, но
справедливый. У Пушкина одно стихотворение начинается: «Надеясь на мое
презренье, седой Зоил меня ругал...», другое: «Помилуй, трезвый Аристарх моих
бакхических посланий...» Зоил жил немного раньше, Аристарх немного позже
описываемого времени, но отличились они именно в этом споре о вкусах.
«Илиада»
начинается с того, что Агамемнон оскорбил жреца Хриса и Аполлон за это наслал
на греков мор: пришел к греческому войску («...он шествовал ночи подобный», —
говорит Гомер: ночь всегда была страшна для светолюбивых греков) и стал
поражать его незримыми стрелами:
В самом начале на месков напал он
и псов празднобродных,
После постиг и народ...
«Мески»
— это значит «мулы» (по-гречески здесь стоит такое же малопонятное слово). Но если
так, то Аполлон ведет себя нехорошо: хочет наказать греков, а начинает с ни в
чем не повинных животных. И поэт его описывает нехорошо: светлый солнечный бог
не может быть «ночи подобный». Вот такие упреки и предъявлял Гомеру Зоил; было
их столько, что книга его называлась «Бич Гомера». А Аристарх заступался за
Гомера примерно так. Во-первых, «мески» в старинном языке, может быть, значило
не только «мулы», а и еще что-нибудь, например «часовые». Во-вторых, для начала
эпидемии это очень правдоподобная картина: от солнца разогревается земля, от
земли поднимаются ядовитые пары, от них первыми погибают четвероногие животные,
а от них заражаются люди. А в-третьих, и в-главных, так достигается
постепенность нарастания беды: вот Аполлон приближается, вот как бы в
предупреждение гибнут животные, и вот, наконец, мор поражает людей. Слова же «ночи
подобный» не значат «темный, как ночь», а значат «страшный, как ночь» и поэтому
вполне уместны.
Эти
споры были очень полезны: они учили греков не только любить Гомера, но и
понимать, почему они его любят. Но, конечно, как во всяких спорах, здесь было
очень много и лишних слов, и лишнего самомнения.
Лишние
слова выплескивались в комментарии — примечания к стихам. Комментированное
издание «Илиады» выглядело так: крупными красивыми буквами писался текст
Гомера, а на полях и между строк мелким почерком рябили примечания.
Комментировалось буквально каждое слово: почему «в самом начале», а це просто «вначале»?
кто такие «мески»? можно ли сказать «напал» о выстреле из лука? относится ли
слово «празднобродных» (то есть попросту «бродячих») только к псам или также и
к мескам? и так далее. Что не помещалось между строчек, о том писали отдельные
книги. Один словесник о шестидесяти строчках «Илиады» (это был очень скучный
перечень троянских войск) написал тридцать книг комментариев. Самым же
плодовитым александрийским ученым был Дидим, сын Дидима, по прозвищу
Меднобрюхий: за свою жизнь он написал то ли 3500, то ли 4000 книг, причем сам
уже не помнил, о чем он писал, о чем нет, и некоторые книги сочинял по два
раза.
Особенное
раздолье здесь открывала мифология. Как звали няньку царя Агамемнона, сколько
лет было Елене в начале Троянской войны, точно ли прозвище Аполлона «Сминфий»
означает «мышиный» и почему — обо всем этом спорили до потери сил. Сами цари
забавлялись этими спорами. Птолемей поддразнивал александрийских словесников: «Ахилл
— сын Пелея, а чей сын Пелей?..» — пока один из них ему не ответил: «Вот ты —
сын Лага, а чей сын Лаг?» И Птолемей умолк, потому что в цари он попал из не очень-то
знатного рода.
Победами
в этой ученой игре словесники хвастались как дети. Одного из них за вечную
похвальбу дразнили «Сам себе бубен». Звали его Апион. Ему мало было вычитывать
интересные редкости из старых книг, он уверял, будто изучил колдовство и
нарочно вызвал с того света тень Гомера, чтобы спросить его, где же он все-таки
родился и кто были его родители. Правда, когда его спрашивали: «Где же? Кто же?»
— он отвечал, что Гомер запретил ему это разглашать. Другой словесник получил
прозвище «Есть-или-нет» — это потому, что за обедом он не мог взять куска в
рот, не припомнив, упоминается ли это кушанье у древних писателей и что о нем
говорится. А третий, чтобы казаться начитанным, заучил начальные строчки
множества стихотворений и щеголял ими в разговорах.
|
