|
ВОЙНА И ЧУМА
Будет
дорийская брань, и будет чума вместе с нею.
Оракул
Народ в
Афинах хотел жить лучше — это была уже привычка. Но народ не хотел работать и
вырабатывать больше — это было рабовладельческое презрение к труду. Стало быть,
нужна была добыча; стало быть, нужна была война. Война с Персией была
безнадежна — Спарта ударила бы в тыл, как когда-то при Танагре. Стало быть,
нужна была война со Спартой.
Перикл
оттягивал эту войну пятнадцать лет, но думал о ней все время. У него был план —
надежный, но требовавший крепких нервов. Спарта была сильней на суше, Афины —
на море. Нужно было не принимать боя на суше, а сойтись всем народом в
городские стены и выдержать осаду, кормясь морским подвозом. Отрезать Афины от
моря было нельзя: они были соединены с портом неприступными Длинными стенами.
Тем временем афинский флот окружит Пелопоннес, отрежет пути хлебного подвоза и
медленно, но верно выморит Спарту голодом.
Война
началась, когда афиняне приняли в свой союз Керкиру — остров на морской дороге
к Сицилии, кормившей хлебом Пелопоннес. Спарта ответила требованием, чтобы
Афины изгнали виновников древней Килоновой скверны, то есть Алкмеонидов, а
Перикл был им родня. Афины потребовали, чтобы спартанцы за это изгнали
виновников недавней Павсаниевой скверны. После этого обмена неприятными
напоминаниями двинулись войска и корабли.
Все
население Аттики собралось в городских стенах, округа была отдана на разорение
спартанцам. С болью в сердце смотрели крестьяне со стен, как топчут их хлеба и
рубят их оливы. Но Перикл говорил: «Легче вырастить новые деревья вместо
срубленных, чем новых бойцов вместо убитых». Разоряя, спартанцы щадили имения
Перикл а, чтобы казалось, будто они с ним в сговоре. Тогда Перикл объявил в
собрании, что отдает свои имения государству.
От
тесноты в городе началась эпидемия. Греки ее называли чумой, но, может быть,
это был сыпной тиф или корь. Болезнь спускалась по телу сверху вниз: головная
боль, воспаление горла, жестокий кашель, тошнота, понос и смерть. На коже
высыпала сыпь, и кожа болела от прикосновения самой легкой одежды, мучил жар и
неутолимая жажда. Люди умирали у колодцев, трупы валялись на улицах: лечить не
умели, хоронить было некому. Даже стервятники перевелись, отравившись
зараженным мясом. Страх смерти глушил страх перед богами и перед законом. «Люди
видели, что все гибнут одинаково, и потому им было все равно, что чтить богов,
что не чтить, а до людского суда и наказания никто не рассчитывал дожить», —
пишет историк. Болезнь свирепствовала два года и унесла четверть афинского
населения. Умер и старый Перикл.
Война
затягивалась. Добычи не было, а денег нужно было много: кормить войска и
гребцов, кормить оставшихся без крова. Народ удвоил подать с союзников. Подать
шла, конечно, не с бедноты, а с богачей: ненависть богачей в союзных городах и
к Афинам, и к собственному народу дошла до озверения. Начались отпадения и
расправы.
Отложились
Митилены на Лесбосе, древний город поэтессы Сафо. Афиняне осадили Митилены с
суши и с моря. Город сдался. Афинское народное собрание постановило: всех
мужчин казнить, всех женщин и детей продать в рабство. На следующий день,
одумавшись, афиняне сами устрашились собственной жестокости: вдогон кораблю со
смертным приказом был отправлен корабль с его отменою. Лесбосу повезло: корабль
поспел вовремя.
Вспыхнула
усобица в той Керкире, из-за которой началась вся война. Там народ обложил
богачей небывалым налогом: было объявлено, что богачи вырубили себе огородные
колья в священной роще и должны заплатить по серебряной монете с кола. Богачи
взбунтовались и перебили народных вождей. Два дня шли уличные бои, женщины с
крыш швыряли черепицу во врагов, рабам была обещана свобода за подмогу. Народ
одолел. Восставшие искали убежища в храме, в священную ограду набилось
четыреста человек. Поняв, что им не спастись, они перебили друг друга мечами;
храм был красен от крови. Уцелевших запороли кнутами насмерть.
Фиванцы
напали на Платею, союзницу Афин. После четырехлетней осады город сдался. Платея
со времен Персидских войн считалась городом-героем под общей охраной всех
греков. Платейцы обратились к Спарте за третейским судом. Спартанцы провели
перед собой поодиночке всех платейцев, задавая каждому только два вопроса:
сделал ли он Спарте что-нибудь хорошее? сделала ли ему Спарта что-нибудь
плохое? Все гордо отвечали «нет»: все были перебиты.
«Междоусобие
царило, — пишет историк-современник. — Нападения были коварны, месть
— безумна; безрассудство считалось мужеством, осторожность — трусостью,
вдумчивость — негодностью к делу. Кто был слабей умом, тот и брал верх, потому
что быстрее действовал. Человек недовольный казался героем, а кто возражал ему
— подозрительным. Удачливый хитрец слыл умником, а разгадавший его хитрость —
еще умней. Родство связывало меньше, чем товарищество: отцы, убивали сыновей.
Для умиротворения не было ни силы речей, ни страха клятв. Человеческая природа,
привычная преступать законы, одолела их и с наслаждением вырвалась на волю, не
сдерживая страсти, попирая право. Ведь людям нужны законы лишь для собственной
защиты, а для нападения и мести не нужны».
Десять
лет взаимного разорения прошли бесплодно. Обессиленные, Афины и Спарта
заключили мир и стали готовиться к новой войне.
|
