УРОК МЕДИЦИНЫ
Жизнь коротка, путь искусства долог,
удобный случай мимолетен,
опыт обманчив, суждение трудно.
Гиппократ
|
В
четвертом отделении александрийского Мусея мы, скорее всего, застали бы
вскрытый труп на операционном столе, а над ним — спорящих ученых.
Вскрытый
труп — это новость для греческой науки. Вскрывать трупы грекам казалось
нечестивым, и о строении человека они судили только по вскрытым животным да по
изувеченным телам на войне и по наблюдениям за здоровыми — на гимнастических
площадках. Но здесь, на египетской земле, где спокон веку покойников вскрывали
и бальзамировали, отказаться от суеверного страха было проще. На вскрытии легче
было узнать, как устроены ткани тела, и труднее — как они работают.
Понадобилось многое переосмыслить в своих представлениях — отсюда и споры.
Что
люди знали о своем живом теле до сих пор? Оно теплое (а мертвое становится
холодным). Оно дышит„ (а мертвое не дышит). Оно принимает в себя пищу, а
выделяет по большей части разные жидкости: слюну, слезы, пот, мочу, гной...
Если разрезать руку — пойдет кровь; если разрезать живот — потекут еще какие-то
жидкости. Главные части тела — голова и сердце; если их проколоть — человек
умирает. Как все это объяснить?
Первым
напрашивающимся объяснением была теория соков. Мы встречались с ней, когда речь
шла о четырех стихиях Эмпедокла. Человек устроен подобно миру — из тех же
элементов. Стихии воздуха в теле соответствует кровь, она горячая и влажная,
порождается в сердце, сильнее всего — весной. Огонь — это. желтая желчь,
горячая и сухая, порождается печенью, сильнее всего — летом. Земля — черная
желчь, холодная и сухая, порождается селезенкой, особенно — осенью. Вода — это
слизь, холодная и влажная, порождается мозгом, особенно — зимой. Все жидкости в
теле смешаны из этих соков. Равновесием этих соков заведует наше внутреннее
тепло. Если равновесие нарушается — наступает болезнь. Например, от избытка
слизи бывают водянка, воспаление легких, понос, головокружение, а от недостатка
слизи — падучая болезнь и столбняк. Чтобы болезнь прошла, нужно, чтобы
внутреннее тепло «переварило» избыток сока и выделило его в отбросы. Момент
этой «переварки» — критический день болезни, после этого наступает
выздоровление, смерть или повторный цикл до нового критического дня. (Греки
часто болели малярией, при которой бывают именно такие периодические приступы.)
Врач должен рассчитать критический день и помочь организму избавиться от
избыточных соков — кровопусканием, рвотным, слабительным или промыванием.
Больше он ничего не может, он лишь помощник при самоисцеляющей силе природы.
Средства его — чистота, покой, свежий воздух, легкая пища (для еды — ячменная
каша, для питья — вода с медом или уксусом). Главная забота врача — даже не
диагноз, а прогноз: не так важно назвать болезнь, как предсказать ее течение —
когда будут облегчения, когда обострения, и смертельные ли. Кстати, такие
прогнозы внушат уважение к врачу -г даже если больной и умрет.
Такова
была медицина, которой учил величайший ученый в истории греческой, да, пожалуй,
и мировой медицины — Гиппократ, современник Сократа и Платона, тот, который
лечил от мнимого безумия смеющегося философа Демокрита. Он — человек эпохи
маленьких городов-государств, и на больных своих смотрит как на маленькие, но
самостоятельные государства: у каждого — свой склад, свой закон здоровья, его
нужно разгадать и поддерживать, а вмешиваться и перелаживать его — нехорошо.
Любопытно, что даже заразой при болезнях Гиппократ интересовался мало (а заразу
знали отлично — одна афинская чума чего стоила!) — настолько привык он, что
каждый больной — сам по себе и непохож на других.
Со
времен Гиппократа прошло сто с лишним лет. Многое изменилось. Вместо маленьких
республик явились большие царства. И в больных стали искать не собственных
законов здоровья каждого, а общих законов здоровья, которым подчиняются все, то
есть стали думать не о республиканском равновесии четырех соков, а о той
державной силе, которая их регулирует. Гиппократ называл эту силу «тепло»,
Аристотель ее переименовывает в «дыхание». У него в мироздании, кроме четырех
земных стихий, была пятая, небесная, — эфир; так и в теле, кроме четырех
соков, было еще «дыхание», «дух», по-гречески «пневма», и в ней жила душа.
Теперь нужно было найти для нее место в теле: недаром в Александрии начали
вскрывать трупы. Тут и начались споры: последователи Гиппократа отводили для
пневмы мозг, последователи Аристотеля — сердце. (Оттого мы и говорим без
различия: «У него прекрасная душа, у него золотое сердце».) А затем надо было
объяснить, по каким каналам она и другие соки расходятся по телу. Здесь тоже
было о чем спорить: допустим, вены — для крови, нервы — для пневмы, а вот
артерии — непонятно: у живого человека из них течет кровь, а у мертвого они
спавшиеся и пустые; может быть, они для воздуха? И наконец, если пневма такая
главная, то, может быть, остальные четыре сока и вовсе не важны, а все болезни
происходят от непомерного напряжения или расслабления твердых тканей — тех,
через которые проходит пневма?
Вот об
этом, вероятно, и спорят сейчас над вскрытым телом старый «жидкостник»-гиппократовец
Герофил и молодой «пневматик»-аристотелевец Эрасистрат. Оба они прославились
исследованиями нервов и пульса (где же и искать пневму, как не в пульсе?).
Герофил сверял ритм пульса с музыкальным ритмом, а Эрасистрат по пульсу
распознал тайную любовь царского сына. У царя Селевка-Победителя занемог
неведомо чем его сын Антиох. Эрасистрат стал щупать ему пульс, пульс был вял и
вдруг забился стремительно. Вра% оглянулся — через комнату проходила молодая
мачеха царевича, по имени Стратоника. Эрасистрат сказал царю: «Твой сын умирает
от любви к недоступной женщине». Селевк воскликнул: «Разве есть для царского
сына недоступная женщина?» — «Он умирает от любви к моей жене». — «Неужели
ты не откажешься от своей жены ради блага моего, моего сына и моего
государства?» — «Он умирает от любви к твоей жене». Обрадованный Селевк тотчас
развелся с женой, выдал ее за сына, в свадебный подарок им выстроил город
Стратоникею, а Эрасистрат стяжал громкую славу.
Но
переспорил его все-таки Герофил: за ним был авторитет великого Гиппократа. И
учение о соках преподавали европейским врачам до самого XIX века.
Гиппократова клятва
Так
называлась присяга, которую приносили греческие врачи, начиная обучаться своему
искусству. Клятвы, составленные по этому образцу, приносятся врачами до сих
пор.
«Клянусь
Аполлоном-Целителем, Асклепием и всеми богами и богинями! Врача, научившего
меня искусству, я буду чтить, как отца, во всем помогать ему и делиться с ним.
Искусство, которому меня научили, я буду сообщать своим сыновьям, сыновьям
своего учителя и ученикам, принесшим эту присягу, но никому другому. Я буду
лечить больных на пользу их здоровью, сообразно с моими силами и моим
разумением, стараясь не причинять им ничего недоброго и вредного. Если кто
попросит у меня смертельного средства, я не дам ему и не покажу пути для этого.
Чисто и непорочно буду я вести свою жизнь и вершить свое искусство. В какой бы
дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, не имея никаких дурных
умыслов по отношению к нему и домашним его. Что бы я в том доме ни увидел или
ни услышал из того, что не подлежит разглашению, я буду молчать о том, как о
тайне. И если буду я верен этой клятве, то да пошлют мне боги счастие в жизни и
славу в искусстве на вечные времена, если же нарушу ее, то да свершится все
обратное этому».
|
