АГАФОКЛ, ТИРАН-ГОРШЕЧНИК
Свободы,
завоеванной Тимолеонтом, хватило Сиракузам ровно на двадцать лет. А затем они
снова оказались под властью тирана — такого тирана, о котором знать вспоминала
с ненавистью, а беднота подчас и добрым словом.
Его
звали Агафокл, он был сын гончара и сам гончар. О тиранах полагалось
коллекционировать все дурные знамения; так и при рождении Агафокла, говорят,
откуда-то стало известно предсказание, что он принесет много бед Сицилии и
Карфагену. Отец его торжественно отрекся от новорожденного, унес и положил его
умирать в глухом месте, а рабу велел наблюдать. Но младенец чудесным образом не
умирал ни день, ни два; раб заснул, и тогда мать тайком унесла младенца и
передала своим родственникам. Через семь лет отец случайно увидел мальчика и
вздохнул: «Вот и сын бы наш сейчас был такой же!» Тут мать ему открылась, и
Агафокл вернулся в родной дом, на страх Сицилии и Карфагену.
Он
вырос, стал воином-наемником, дерзким и сильным: никто не мог носить такого
тяжелого панциря, как он. Он сделался начальником отряда; правители пытались
его убить, но он подставил им вместо себя своего двойника, а сам остался цел. В
Сиракузах шла гражданская война, народ боролся со знатью. Его пригласили
навести порядок; он окружил войсками здание совета, перерезал и отправил в
изгнание несколько тысяч богатых и знатных, а народу обещал передел земли и
отмену долгов. Так начинали многие тираны, но первое, что они делали после
этого, — окружали себя стражей и чувствовали себя как среди врагов, а
Агафокл этого не сделал. Он ходил один среди толпы, был со всеми прост и сам
первый подшучивал над своим гончарным ремеслом. «Горшечник, горшечник, когда
заплатишь за глину?» — кричали ему со стен города, который ему случилось
осаждать. «Вот разживусь на вас и заплачу!» — отозвался Агафокл, взял город и
продал жителей в рабство.
На него
шли войной карфагеняне. Войска долго стояли друг против друга на равнине близ
той крепости, где когда-то Фаларид жег людей в медном быке. Было предсказание: «Много
храбрых мужей погибнет на этой равнине», но чьих мужей — было неизвестно, и
поэтому обе стороны медлили. А когда сошлись, то победу одержали карфагеняне. У
них были пращники, метавшие камни весом в мину; у греков таких не было.
Карфагеняне подступили к самым Сиракузам и начали осаду.
И вот
здесь произошло нарушение всех правил военного искусства. Вместо того чтобы
отбиваться, Агафокл оставил в Сиракузах брата, а сам собрал какое попало войско
— он записывал в него даже рабов, желавших освободиться, — чудом прорвался
сквозь карфагенский осадный флот и поплыл к берегу Африки. Они высадились в
трех переходах от Карфагена и под звуки труб сожгли на берегу свои корабли —
чтобы не было соблазна к отступлению. «Это наша жертва Деметре Сицилийской», —
говорил Агафокл, показывая на летящий к небу огонь и дым. Греки пошли по лугам,
полям и садам, разоряя сытые имения и поднимая на войну африканские племена,
ненавидевшие карфагенян. По ночам со стен Карфагена жители видели, как по всем
концам долины полыхают их усадьбы. Из Сицилии в Карфаген приходили плачевные
вести: осада Сиракуз не удалась, осаждающий вождь получил предсказание: «Сегодня
ты будешь обедать в Сиракузах», обрадовался, пошел на приступ, потерпел
поражение и обедал в Сиракузах не как победитель, а как пленник.
Четыре
года войско Агафокла наводило страх на Африку. И все-таки победа ему не далась.
Брать города было все труднее. Под Утику, второй после Карфагена город в
Африке, он двинул осадные башни, на которых живой защитой привязаны были
карфагенские пленники; это не помогало, карфагеняне били по своим без жалости.
Утику он взял, но Карфаген выстоял. Африканцы не поддержали Агафокла: их конные
орды стояли зрителями при каждой битве греков с карфагенянами и ждали исхода,
чтобы броситься грабить слабейшего. В Сицилии начиналась новая междоусобная
война. Войска Агафокла стали роптать, собственный сын его, Архагат, попытался
было взять отца под стражу. Тогда Агафокл бросил все — и армию и сына — и бежал
в Сицилию, наводить порядок у себя дома.
Неслыханный
африканский поход как внезапно начался, так внезапно и кончился. Брошенные
войска в ярости прежде всего перерезали брошенных родственников и помощников
тирана, а потом рассеялись и перешли на карфагенскую службу. Когда один воин
занес меч над Архагатом, сыном Агафокла, тот крикнул: «А что, по-твоему,
Агафокл сделает за мою смерть с твоими детьми?» — «Все равно, — ответил
убивавший, — мне довольно знать, что мои дети хоть ненадолго переживут
детей Агафокла».
В
Сицилии Агафокл застал такое отчаянное положение, что готов был отказаться от
тиранической власти. Бывалые друзья его уняли: «От тиранической власти живыми
не уходят». Он заключил мир с карфагенянами, соглашение с соперниками,
восстановил мир, стал восстанавливать власть. Здесь застала его смерть.
Говорили, будто родной внук, сын погибшего Архагата, отравил Агафокла, подложив
ему отравленную зубочистку. Яд ее разъедал десны и вызывал такие мучения, что
Агафокл будто бы приказал сжечь себя заживо на погребальном костре.
|