|
РАЗГОВОР СОКРАТА
У
Сократа был молодой друг по имени Евфидем, а по прозвищу Красавец. Ему не
терпелось стать взрослым и говорить громкие речи в народном собрании. Сократу
захотелось его образумить. Он спросил его:
«Скажи,
Евфидем, знаешь ли ты, что такое справедливость?» — «Конечно, знаю, не хуже
всякого другого». — «А я вот человек к политике непривычный, и мне
почему-то трудно в этом разобраться. Скажи: лгать, обманывать, воровать,
хватать людей и продавать в рабство — это справедливо?» — «Конечно,
несправедливо!» — «Ну а если полководец, отразив нападение неприятелей,
захватит пленных и продаст их в рабство, это тоже будет несправедливо?» — «Нет,
пожалуй что, справедливо». — «А если он будет грабить и разорять их землю?»
— «Тоже справедливо». — «А если будет обманывать их военными хитростями?»
— «Тоже справедливо. Да, пожалуй, я сказал тебе неточно: и ложь, и обман, и
воровство — это по отношению к врагам справедливо, а по отношению к друзьям
несправедливо».
«Прекрасно!
Теперь и я, кажется, начинаю понимать. Но скажи мне вот что, Евфидем: если
полководец увидит, что воины его приуныли, и солжет им, будто к ним подходят
союзники, и этим ободрит их, — такая ложь будет несправедливой?» — «Нет,
пожалуй что, справедливой». — «А если сыну нужно лекарство, но он не хочет
принимать его, а отец обманом подложит его в пищу, и сын выздоровеет, —
такой обман будет несправедливым?» — «Нет, тоже справедливым». — «А если
кто, видя друга в отчаянии и боясь, как бы он не наложил на себя руки, украдет
или отнимет у него меч и кинжал, — что сказать о таком воровстве?» — «И
это справедливо. Да, Сократ, получается, что я опять сказал тебе неточно; надо
было сказать: и ложь, и обман, и воровство — это по отношению к врагам
справедливо, а по отношению к друзьям справедливо, когда делается им на благо,
и несправедливо, когда делается им во зло».
«Очень
хорошо, Евфидем; теперь я вижу, что, прежде чем распознавать справедливость,
мне надобно научиться распознавать благо и зло. Но уж это ты, конечно, знаешь?»
— «Думаю, что знаю, Сократ; хотя почему-то уже не так в этом уверен». — «Так
что же это такое?» — «Ну вот, например, здоровье — это благо, а болезнь — это
зло; пища или питье, которые ведут к здоровью, — это благо, а которые
ведут к болезни, — зло». — «Очень хорошо, про пищу и питье я понял;
но тогда, может быть, вернее и о здоровье сказать таким же образом: когда оно
ведет ко благу, то оно — благо, а когда ко злу, то оно — зло?» — «Что ты,
Сократ, да когда же здоровье может быть ко злу?» — «А вот, например, началась
нечестивая война и, конечно, кончилась поражением; здоровые пошли на войну и
погибли, а больные остались дома и уцелели; чем же было здесь здоровье — благом
или злом?»
«Да,
вижу я, Сократ, что пример мой неудачный. Но, наверное, уж можно сказать, что
ум — это благо!» — «А всегда ли? Вот персидский царь часто требует из греческих
городов к своему двору умных и умелых ремесленников, держит их при себе и не
пускает на родину; на благо ли им их ум?» — «Тогда — красота, сила, богатство,
слава!» — «Но ведь на красивых чаще нападают работорговцы, потому что красивые
рабы дороже ценятся; сильные нередко берутся за дело, превышающее их силу, и
попадают в беду; богатые изнеживаются, становятся жертвами интриг и погибают;
слава всегда вызывает зависть, и от этого тоже бывает много зла».
«Ну,
коли так, — уныло сказал Евфидем, — то я даже не знаю, о чем мне
молиться богам». — «Не печалься! Просто это значит, что ты еще не знаешь,
о чем ты хочешь говорить народу. Но уж сам-то народ ты знаешь?» — «Думаю, что
знаю, Сократ». — «Из кого же состоит народ?» — «Из бедных и богатых». —
«А кого ты называешь бедными и богатыми?» — «Бедные — это те, которым не
хватает на жизнь, а богатые — те, у которых всего в достатке и сверх достатка». —
«А не бывает ли так, что бедняк своими малыми средствами умеет отлично обходиться,
а богачу любых богатств мало?» — «Право, бывает! Даже тираны такие бывают,
которым мало всей их казны и нужны незаконные поборы». — «Так что же? Не
причислить ли нам этих тиранов к беднякам, а хозяйственных бедняков — к
богачам?» — «Нет уж, лучше не надо, Сократ; вижу, что и здесь я, оказывается,
ничего не знаю».
«Не
отчаивайся! О народе ты еще подумаешь, но уж о себе и своих будущих
товарищах-ораторах ты, конечно, думал, и не раз. Так скажи мне вот что: бывают
ведь и такие нехорошие ораторы, которые обманывают народ ему во вред. Некоторые
делают это ненамеренно, а некоторые даже намеренно. Какие же все-таки лучше и
какие хуже?» — «Думаю, Сократ, что намеренные обманщики гораздо хуже и
несправедливее ненамеренных». — «А скажи: если один человек нарочно читает
и пишет с ошибками, а другой ненарочно, то какой из них грамотней?» — «Наверное,
тот, который нарочно: ведь если он захочет, он сможет писать и без ошибок». —
«А не получается ли из этого, что и намеренный обманщик лучше и справедливее
ненамеренного: ведь если он захочет, он сможет говорить с народом и без обмана!»
— «Не надо, Сократ, не говори мне такого, я и без тебя теперь вижу, что
ничего-то я не знаю и лучше бы мне сидеть и молчать!» И Евфидем ушел домой, не
помня себя от горя.
«И
многие, доведенные до такого отчаяния Сократом, больше не желали иметь с ним
дела», — добавляет историк, записавший для нас этот разговор.
|
