|
«ВОЙНА — ОТЕЦ ВСЕГО»
В годы
греко-персидских войн в ионийском городе Эфесе жил философ Гераклит. Он видел
великое могущество Персии и видел его падение; он видел в своем родном городе и
власть тиранов, и власть знати, и власть народа; и он понимал, что так будет и
дальше. Он думал: что же это за жизнь, в которой нет ни мгновения покоя,
устойчивости и ясности? Как может быть вечен мир, в котором ничто не вечно?
Он
слышал уроки философов из соседнего Ми лета: «Все в мире — из воды», «все в
мире — из воздуха». — «Нет, — заявил он, — все в мире — из огня».
Почему? Потому что Изо всех стихий огонь — самый изменчивый, самый
вечно-движущийся. Взгляните на огонь костра или очага — вы увидите бьющиеся и
вьющиеся языки пламени, они не замрут ни на мгновение. Вот так и все на свете,
говорил Гераклит.
Все
течет, все меняется: в одну реку нельзя войти дважды, потому что та вода, в
которую мы входили, уже далеко утекла. Меняемся и. мы сами: в детстве мы были
не те, что теперь, и в старости будем не те, что теперь. Больше того: мгновение
назад мы были не те, что мгновение спустя. Вот я говорю: «Мне сорок лет». Когда
я начинаю говорить, это правда, когда кончаю — это уже ложь, потому что теперь
мне уже не ровно сорок лет, а сорок лет и одна секунда. Я не могу сказать о
человеке «он жив», потому что от первого до последнего мгновения жизни он
постепенно умирает; я не могу сказать о человеке «он спит», потому что весь его
сон — это постепенное приготовление к пробуждению; короче говоря, я не могу
сказать о человеке «он есть», а только «он становится» тем-то и тем-то. Нет бытия
— есть только вечное становление.
Откуда
это вечное движение? Что гонит мир в этот головокружительный бег перемен?
Борьба противоположностей. В мире нет покоя, потому что в нем борются Персия и
Греция; в городе нет покоя, потому что в нем борются знать с народом; в душе
нет покоя, потому что в ней борются одни желания с другими. Греция только
потому и чувствует себя Грецией, что рядом с ней — непохожая на нее и борющаяся
с ней Персия; огонь только потому и остается огнем, что ему приходится
отстаивать себя против своих врагов — воды, земли и воздуха. «Война — отец
всего и царь всего, она являет одних богами, других людьми, она делает одних
рабами, других свободными». Вот лук, концы его растягивают тетиву в разные
стороны, как желания — душу, и только поэтому он стреляет; вот лира, на ней
точно так же растянуты струны, и только поэтому она звучит. Мало того: тетиву
нужно то натягивать, то спускать, а струн то касаться, то не касаться, без
такой переменчивости не будет ни выстрела, ни звука. И этого мало: лук несет
смерть, а лира несет жизнь, но и лук и лиру держит один и тот же бог Аполлон,
потому что смерть и жизнь, как мы видели, неразделимы и неразличимы.
Непонятно?
Грекам тоже было непонятно. Гераклита прозвали Темным; говорили: «Он так
глубок, что нужно быть водолазом, чтобы что-то понять». Но Гераклит этого и
хотел. Он не вел бесед, не давал уроков, как другие философы: он был нелюдим,
жил молча, а учение свое записал в книгу и книгу положил в храм Артемиды
Эфесской. Мудрый найдет и поймет, а немудрому и понимать незачем.
Молчалив
и мрачен был Гераклит, потому что знал: во всех этих переменах есть порядок,
есть ритм, есть закон, но доискаться до него, угнаться за ним мыслью очень
трудно. А все остальное не стоит и доискивания: «многознание не научает разуму».
Жить среди переменчивых людей с их переменчивыми заботами он гнушался. Ему
предлагали стать тираном — он отдал власть другому. Его просили написать для
Эфеса законы — он сказал: «Никакими законами вас не исправишь». Его оставили в
покое — он сел под стеной храма Артемиды и стал играть с мальчишками в кости.
Над ним смеялись — он ответил: «Разве это не то же, что ваша политика?»
В
памяти греков он остался как «плачущий философ» — плачущий о людском
ничтожестве. Так его называли в отличие от «смеющегося философа» — Демокрита, с
которым мы тоже скоро встретимся.
|
