|
СКАЗКА
НА КАЖДОМ ШАГУ
Кто
помнит миф об Одиссее, тот не забыл трогательного эпизода: Одиссей в образе
нищего, неузнанный приходит в свой дом, ему омывает ноги старая ключница и
вдруг вскрикивает, нащупав шрам на ноге: она узнала его, это шрам Одиссея — ему
в молодости нанес эту рану кабан на охоте.
Так
вот, греки тоже не забыли этого кабана: невдалеке от Дельфов показывали место,
где когда-то родился тот кабан, который потом когда-то нанес Одиссею ту рану,
по шраму от которой потом когда-то Одиссей был узнан.
А по
дороге в Дельфы, в местечке Панопее, показывали остатки той глины, из которой
Прометей лепил когда-то первых людей. Это были две глыбы, каждая величиною с
воз, а пахли они, как человеческое тело.
В Элиде
было гнилое заразное болото. Говорили, что оно образовалось на том месте, где
кентавры, раненные Гераклом, пытались промыть раны от его отравленных стрел.
На
Делосе во время празднеств Аполлона юноши пляшут «журавлиную пляску» вокруг
алтаря, целиком сложенного из левых рогов жертвенных животных. Они движутся
вереницей, делающей причудливые изгибы. Эту пляску учредил Тесей, возвращаясь с
Крита, и ее повороты — это изгибы Лабиринта, по которому он шел со спутниками
навстречу Минотавру.
Корабль,
на котором Тесей плавал на Крит, хранился на афинском Акрополе. Когда
какая-нибудь доска сгнивала, ее заменяли новой: под конец в корабле не осталось
ни одного первоначального куска. Философы показывали на него и говорили: «Вот
образец диалектического противоречия: это и тот корабль, и не тот корабль».
Там же
на Акрополе показывали и еще более древние достопримечательности. Когда-то за
покровительство Аттике спорили Посейдон и Афина. Посейдон ударил трезубцем, и
из земли забил источник соленой воды; Афина ударила копьем, и из земли выросло
оливковое дерево; боги решили, что дар Афины полезнее, и присудили ей победу.
Этот колодец с соленой водой показывали в храме Эрехтея, а эту оливу — в храме
Афины-Градодержицы.
Точно
известна была не только первая в мире олива, но и вторая: она росла невдалеке
от Афин в священной роще Академа, где учил философ Платон. Только два дерева на
свете были старше этих двух: священная ива Геры на Самосе и священный дуб Зевса
в Додоне. А следующими по старшинству после двух олив были лавр Аполлона на
острове Спросе и тополь, посаженный в Аркадии царем Менелаем перед походом на
Трою. Им поклонялись и приносили жертвы.
В
пелопоннесском городе Лепрее ничего особенного не показывали. Зато сам город
носил имя царя Лепрея, соперника Геракла. Лепрей вызвал Геракла на спор, кто
больше съест, и остался победителем в этом нелегком состязании. Тогда,
возрадовавшись, он вызвал Геракла на спор, кто кого поборет, и из этого спора
уже живым не вышел. Не знаю, есть ли здесь чем гордиться, но лепрейцы
гордились.
Такие
местные предания рассказывались повсюду. Сказка отошла в прошлое, но следы ее
оберегались и чтились. Часто эти рассказы противоречили друг другу, но никто
этим не смущался. На Крите рассказывали, что Минос, сын Зевса, был мудрый и
справедливый царь, давший людям первые законы; в Афинах рассказывали, что Минос
был жестокий угнетатель, бравший с Афин дань живыми людьми в жертву чудовищу
Минотавру. Греки помнили рассказы критян, но охотнее пересказывали рассказы
афинян: они были интереснее. «Вот как опасно враждовать с городом, где есть
хорошие поэты и ораторы!» — замечает по этому поводу писатель Плутарх.
Эти
предания служили даже доводами в политических спорах. Между Афинами и Мегарой
лежал остров Саламин (впоследствии знаменитый); оба города долго воевали за
него друг с другом, а потом, изнемогши, решили отдать свой спор на третейский
суд Спарте. Выдвинули доводы. Мегаряне сказали: «В Афинах жрица
Афины-Градодержицы не имеет права есть афинский сыр, а саламинский сыр ест;
стало быть, Саламин — земля не афинская». Афиняне возразили: «В Мегаре
покойников хоронят головой на восток, в Афинах — на запад, на Саламине — как в
Афинах; стало быть, Саламин — земля афинская». Этот довод показался спартанцам
более веским: Саламин остался за Афинами.
Поэтому
неудивительно, что, когда античный человек Действительно сталкивался с
диковинкой природы, он прежде всего объяснял ее каким-нибудь мифологическим
воспоминанием, так что нам даже трудно понять, что же это было на самом деле.
Вы думаете, что козлоногие сатиры перевелись, когда бог Дионис перестал
показываться людям? Нет. Последнего сатира поймали римские солдаты, когда их
полководец Сулла, трезвый, жестокий и ни в каких сатиров не веривший, воевал в
Греции с царем Митридатом Понтийским. Сатира связали, притащили в лагерь и
стали допрашивать через переводчиков на всех языках, но он, большой, лохматый и
грязный, только испуганно озирался и жалобно блеял по-козлиному. Сулле стало
страшно, и он приказал отпустить сатира. И все это было лет через пятьсот после
тех времен, о которых мы рассказываем, когда сказка, казалось бы, давно уже
отошла в прошлое.
|
